Апокалипсическая мозаика судеб отечественной художественной интеллигенции ХХ века продолжает поражать причудливостью трагедийных сюжетов, время от времени всплывающих из забвения во всей своей кинематографической яркости.

Один из таких сюжетов – судьба Анны Кернер, оперной и камерной певицы, имя которой украшало советские и зарубежные афиши 1920-х – 1930-х годов. Как и другим российским артистам, попавшим в эпицентр безжалостного торнадо революций, войн и политических репрессий, ей пришлось прожить совсем не ту жизнь, к какой она была предназначена в силу своего дарования. Но, как известно, времена не выбирают.

На сайте Санкт-Петербургской филармонии, в разделе «Персоны», внезапное исчезновение известной артистки из музыкальной жизни Ленинграда связывают с ее вероятной эмиграцией:

«Кернер Анна Иосифовна – сопрано, солистка Мариинского театра. К концу 1920-х эмигрировала. Дата эмиграции не ясна. По всей вероятности, как и многие артисты того времени, певица длительно выезжала на гастроли в Европу.

В эмигрантской газете «Иллюстрированная Россия» от 6 марта 1926 года размещена ее фотография «к предстоящим гастролям в Театре на Елисейских полях». В Париже продолжала выступать с сольными концертами, участвовала в Исторических концертах русской музыки.

В Филармонии Анна Кернер начала выступать уже в первом концертном сезоне. Она пела с Эмилем Купером, Николаем Малько, участвовала в концерте Альфредо Казеллы, впервые исполнив под аккомпанемент автора его «Три средневековые песни» для голоса и фортепиано.

Судя по репертуару – а это Чайковский, Берлиоз, Шуберт, Бетховен, – Кернер обладала высокой культурой пения. Именно она была приглашена в Большой зал 8 января 1927 года солировать в Четвертой симфонии Малера под управлением Бруно Вальтера.

В 30-е годы Анна Кернер вновь выступит на сцене Большого зала (очевидно, как гастролер, но никаких специальных указаний по этому поводу в афишах и программках нет): п/у Николая Рабиновича исполнит две арии из «Дидоны и Энея» Перселла (1933) и п/у Исаака Альтермана арию из «Виндзорских проказниц» Николаи в 1935 году. Тогда же она приняла участие в двух камерных концертах цикла «Университет музыкальной культуры», исполнив романсы М. Гнесина, В. Щербачева, И. Стравинского и негритянские песни».

Так эмигрировала или нет?

6 февраля 1960 года в семиметровой комнатке, выгороженной в конце коридора большой ленинградской коммуналки на улице Плеханова, от тяжелого приступа гипертонии скончалась семидесятидвухлетняя учительница пения. Ее звали Анна Осиповна (Иосифовна) Кернер.

До последних дней жизни она давала уроки вокала студентам художественной студии финансово-экономического института. Иногда, по просьбе руководителей и участников художественной самодеятельности, она выступала с лекциями-концертами, делясь своим огромным артистическим опытом и иллюстрируя теоретические положения собственным исполнением камерных произведений.

Слушателям эти лекции очень нравились. Сохранилась даже документальная одобрительная характеристика исполнительства артистки А. Кернер, данная консультантами из Дома народного творчества: «А.О. Кернер обладает мастерством как вокалист (хорошее дыхание, четкое слово, свежий голос) и как исполнитель советской и русской классики и народной песни – русской и зарубежной. Творческое переключение в образ и стиль каждого исполняемого произведения отмечено аудиторией и произвело большое впечатление. Вокальная секция ДНТ считает полезным показ исполнительского искусства певицы А.О. Кернер широкой аудитории» (подпись неразборчива).

Вряд ли кто-то из серьезной комиссии или благодарной аудитории догадывался, что перед ними – самая что ни на есть настоящая оперная прима, которой восхищались когда-то Федор Шаляпин и Сергей Дягилев, Николай Печковский и Игорь Стравинский, Эмиль Купер и Альфредо Казелла, Бруно Вальтер и Александр Бенуа, Сергей Кусевицкий и Анатолий Луначарский… Перечесть всех знаменитых поклонников артистического таланта, красоты голоса и неотразимой женской прелести Анны Кернер сегодня было бы очень затруднительно.

И немудрено. Ведь с тех пор, как Шаляпин заявлял, что она – лучшая его партнерша по сцене, а Куприн в ноябре 1924 года восторженно писал в парижской «Русской газете»: «Анна Кернер – молодая талантливая певица, блистательно выступавшая в Москве и потом, по настоянию Шаляпина, перешедшая на Петербургскую сцену, обладает сильным драматическим сопрано, свежим и ровным во всем диапазоне, редким по красоте тембра и безукоризненно поставленным. Вкус, чувство и выразительность, с каким она поет, не оставляют мечтать ни о чем лучшем», – прошел без малого целый век. И какой век!

А начиналась ее жизнь в жанре романтической сказки. Родившись в семье Иосифа Идельсона, всеми уважаемого врача Рязанской городской больницы, она получила прекрасное образование, рано обнаружив незаурядную музыкальность и красивый голос. Да и собой хороша была очень: большие голубые глаза, нежный румянец, длинные косы пшеничного цвета (она будет петь партию Изольды в вагнеровском «Тристане» без парика, окутанная собственными золотистыми волосами как плащом).

Ей было двенадцать лет, когда на Елисейских полях, где она гуляла с родителями во время заграничного путешествия, ее увидел Огюст Ренуар и уже не мог отвести глаз от этой светловолосой девочки в голубой шляпе и сером пальто. Он предъявил свою визитную карточку родителям (они уже знали имя знаменитого художника) и уговорил их позволить дочери позировать ему. Так появился портрет, который был привезен в Россию и висел над роялем во всех квартирах, где жила Анна до войны. Послевоенная его судьба неизвестна.

Со своим мужем, Александром Исаевичем Кернером, будущая певица познакомилась еще в ранней юности, в Крыму, в Феодосии, где много лет проводили лето семья Идельсонов и семья Кернеров – крупных сельскохозяйственных промышленников из украинского села Гуляйполе.

Место это прославилось тем, что там родился и вырос Нестор Махно, бывший в своей дореволюционной юности главным конюхом в имении Кернеров. По счастью, он сохранил самые лучшие воспоминания о своих щедрых и справедливых хозяевах, что спасло жизнь Анне и ее мужу в дальнейшем. Но об этом фантастическом сюжете чуть позже.

До революции они жили в Москве. Молодой инженер, недавно окончивший университет в Мюнхене, Александр Кернер был специалистом по турбинам. Он обожал свою красавицу-жену, безмерно восхищаясь ее талантом и терпеливо снося частые разлуки из-за обучения Анны в Петербургской консерватории.

В 1913 году у них родилась дочь Елена (Люся). Это благодаря ее воспоминаниям и бережно сохраненному семейному архиву, который любезно предоставила Инга Давидовна Глушко – любимая внучка Анны Кернер, – мы сегодня имеем возможность хотя бы пунктирно воссоздать тот крестный путь, который пришлось пройти замечательной певице, сумевшей в самых страшных обстоятельствах сохранить человеческое достоинство и страстную преданность искусству.

Успешно окончив в 1914 году Петроградскую консерваторию по классу сольного пения у профессора А.Н. Жеребцовой-Андреевой, она уже владела обширным репертуаром из зарубежных и русских опер, включая сложнейшие партии из произведений Вагнера.

Ее пригласили в Московский Большой театр, где в то время царил Федор Шаляпин. Судьба подарила ей счастье петь в сценическом ансамбле с ним. Она рассказывала своей дочери, какую огромную роль сыграл Шаляпин в развитии ее оперного мастерства, как учил ее точно выстраивать характеры героинь и правильно взаимодействовать с дирижером.

Особенно эмоционально-накаленным был их ансамбль в опере Сергея Рахманинова «Алеко», где она воплощала образ гордой цыганки Земфиры, погибающей от руки ревнивого Алеко. Она вспоминала, что однажды в артистическом экстазе Шаляпин даже всерьез поранил ее, а очнувшись, долго просил прощения.

В отличие от большинства своих коллег, Кернер очень интересовалась современным композиторским творчеством. Она много выступала как камерная певица, включая в программы, наряду с классическими произведениями, новые песни и романсы Гречанинова, Рахманинова, Метнера, Стравинского, Прокофьева, де Фалья, Пуленка, Дебюсси, Оннегера, а также песни народов разных континентов.

Лето по-прежнему проводили в Крыму, в Феодосии. Туда же съезжались многие московские и петербургские знакомые, в домах которых постоянно звучала музыка и чудесный голос Анны Кернер. После революции 1917 года Кернеры вообще переселились в Феодосию, чтобы переждать беспорядки в Москве.

Но в 1920 году гражданская война докатилась и до Крыма, который еще оставался оплотом белого движения. Взяв Перекоп, Красная армия окончательно вытеснила белогвардейцев с полуострова. Бежать с армией Врангеля в Константинополь Кернеры не могли: Анна мечтала продолжить свою оперную карьеру, надеясь на скорую нормализацию положения в стране. Было решено прорываться через охваченную войной Украину в Москву, домой.

Вот тут и произошел удивительный эпизод их встречи с Махно, будто взятый из приключенческого фильма.

Поезд, в котором они ехали по юго-востоку Украины, был захвачен анархистами. Бандиты отбирали деньги и драгоценности, убивая на месте всех, кто пытался сопротивляться.

Кернеры, как и остальные пассажиры, приготовились к худшему. Тем более, что Александр Исаевич отличался явно неарийской внешностью, а об оголтелом антисемитизме махновцев было хорошо известно.

И тут, по воспоминаниям дочери, которой в ту пору было семь лет, случилось чудо. Свирепый Махно, узнав сына своего бывшего хозяина, вдруг смягчился: «Хороший был человек. Если бы все были такими, не нужны никакие революции…» Он вспомнил и маленькую девочку, которую когда-то учил кататься на лошади в Гуляйполе («Вы еще помните мои уроки?»), и Анну, тоже увлекавшуюся верховой ездой, к очарованию которой, по-видимому, он не остался равнодушным.

Более того, Махно объявил своим соратникам, что берет семью Кернеров под свою защиту на всей территории, контролируемой его армией. Он даже пригласил их в свою столицу Екатеринославль, чтобы они смогли оценить справедливое устройство создаваемой им крестьянской республики. Не обидевшись на отказ, он отпустил их с миром.

Другим благодетелем Анны Кернер уже в Москве стал нарком просвещения Анатолий Луначарский – давний поклонник ее таланта. Он помог ей вернуться в оперную труппу Большого театра, где ей сразу дали партию Татьяны в новой постановке «Евгения Онегина». Федор Шаляпин исполнял партию Гремина. Казалось, профессиональная жизнь налаживалась. Этим искупались все остальные сложности: голод, холод, разруха.

Вскоре Шаляпину предложили художественное руководство в Мариинском театре. И он уехал в Петроград, предложив Анне последовать за ним: «Если бы ты согласилась переехать в Питер, то могла бы в Мариинском выбирать любую роль. Ты моя лучшая партнерша. Не могу объяснить словами, но твое присутствие меня вдохновляет, я всегда пою лучше с тобой. Если не приедешь, «Алеко» не будет поставлен на сцене Мариинского. И еще одна важная деталь. Когда мы вместе, легче защищаться от завистливых коллег» (цитата из воспоминаний дочери).

Успешность Кернер раздражала многих в театре. Без покровительства Шаляпина начались внезапные замены партнеров и отмены репетиций, распускались грязные сплетни, плелись интриги. Потом ей вообще перестали давать главные партии. Она все больше выступала с камерными программами и все меньше пела в оперных спектаклях.

После недолгих колебаний Кернеры переехали в Петроград, где Александр Исаевич занял высокую должность главного инженера Путиловского завода. Анна же стала солисткой не только ГАТОБа (бывшего Мариинского театра) с его традиционным репертуаром, но и Малого оперного театра (бывшего Михайловского), репертуар которого был ориентирован на произведения современных западных композиторов.

Жизнь вновь улыбалась ей. В прессе появлялись лестные отзывы на выступления Анны Кернер в таких партиях, как Лиза («Пиковая дама»), Луиза (одноименная опера Шарпантье), Татьяна («Евгений Онегин»), Сента («Летучий голландец»), Земфира («Алеко»), Эльза («Лоэнгрин»).

Среди ее сценических партнеров, кроме Шаляпина, были лучшие оперные артисты: Собинов, Ершов, Куклин, Печковский, Андреев.

Уже с первых сезонов Петроградской филармонии ее приглашали участвовать в симфонических концертах, где она выступала с выдающимися дирижерами. Ей регулярно представляли сцену для сольных вечеров в Филармоническом обществе, в Малом зале консерватории, в Народном Доме. Она часто и успешно гастролировала в Москве, поражая слушателей широтой охвата новых явлений в музыке.

О ней заговорили как об одной из самых интересных и многообещающих певиц своего времени: «Ее исполнение отличается утонченным интеллектуализмом, глубочайшим проникновением в суть музыкального образа и страстной силой художественного темперамента. Она умеет с поразительной подчиняющей убедительностью передать интимную нежность индивидуалистического романса и страстную силу простой народной песни… Но не нужно думать, что А. Кернер как певица замкнута ограниченной изысканностью камерной музыки. Ее талант шире этих пределов. Ее лирическая природа насыщена сдержанным могучим драматизмом. Она великолепная драматическая артистка. Такое соединение дает замечательный художественный эффект. В лице Кернер мы имеем дело не просто с хорошим исполнительским дарованием, мы имеем дело с большим настоящим искусством, крупной художественной индивидуальностью» (одна из рецензий того времени, сохранившаяся в домашнем архиве певицы за подписью «П»).

В 1924 году портрет певицы Анны Кернер появился на обложке журнала «Жизнь искусства» (№ 10). И в том же году дирекция Гранд Опера, по-видимому, не без подсказки Шаляпина, который к этому времени уже эмигрировал, пригласила ее исполнить сольную партию в авангардной оратории «Книга жизни» композитора-додекафониста Николая Обухова (двоюродного брата певицы Надежды Обуховой). Дирекция ГАТОБа отпустила ее на полгода: пусть буржуи узнают, как в большевистской России процветает классическое искусство!

Мечты петь в Париже сбылись. Более того, сбылась мечта работать у Дягилева в «Русских сезонах»: она исполнила главную роль в «Свадебке» Стравинского.

Кернер была нарасхват: выступала в театре Комедии Елисейских полей и в знаменитых залах Гаво и Агрикюльтюр, участвовала в камерных программах пианиста и композитора Мирона Якобсона, пела в симфонических концертах оркестра Паделу под руководством Сергея Кусевицкого, давала сольные вечера.

Полугодовые гастроли, разрешенные советским правительством, растянулись на два с половиной года, за которые с искусством Кернер познакомился не только Париж, но и Лондон, и многие города Германии и Австрии.

Опьяненная успехом и воздухом свободы, она решила вывезти семью из голодной России в Америку: дирекция Метрополитен-опера предложила ей выгодный контракт. Оставались формальности.

И тут коварно-ласковая ее судьба сделала крутой вираж. В решающий момент заключения контракта из Ленинграда пришла телеграмма о тяжелой болезни дочери, которая умирала от воспаления легких. Бросив все, Анна вернулась в Советский Союз.

Дочь поправилась. Однако доверие к певице Кернер со стороны властей было подорвано ее долгим отсутствием. Она стала невыездной, хотя по-прежнему пела главные партии в оперном театре и много гастролировала по стране. Но постепенно ее жизнь из романтической сказки стала модулировать в жанр нуара.

Первым признаком явился арест дочери, которая, окончив институт кинематографии, занималась дубляжом зарубежных фильмов и, по роду своей деятельности, много общалась с иностранцами.

Проведя целый год в «большом доме» на Литейном, она чудом избежала расстрела по статье № 58 (контрреволюционная деятельность). К этому времени она уже была мамой маленькой Инги, а в тюрьме родила вторую дочь. По счастью, все выжили, обвинение было снято, но душевный покой семьи уже не восстановился, и страх продолжал висеть в воздухе.

Еще более страшный удар судьбы последовал 22 июня 1941 года. Не подозревая о начале войны, Анна Кернер выступала с дневным концертом в Сестрорецком санатории. Пока Александр Исаевич ждал жену, прогуливаясь по берегу Финского залива, к нему пристали подвыпившие местные парни, видимо, раздраженные элегантностью этого человека. Пытаясь вырваться от них, он вдруг упал. Это была мгновенная смерть от инфаркта.

И следующий кинематографический эпизод: Анна ждет своего мужа на условленном месте. Мимо идет цыганский табор. Одна из цыганок подходит к ней и говорит: «Бедная ты вдовушка. Вот теперь мужа будешь хоронить. А муженек был хороший, другого у тебя не будет. И ни у кого не будет. Все мужья уйдут и сгинут. Все, все. А твой первым ушел. Иди, вдова несчастная в больницу, забирай своего муженька да вези его на кладбище… Тебе еще много бед предстоят…»

Дальше мелькают военные эпизоды. Вот Анна Кернер в составе концертной бригады выступает перед бойцами на передовой. А потом плачет от жалости к этим обреченным на скорую смерть юношам, которые с таким восторгом слушали (многие – впервые) оперную музыку.

Вот в блокадном Ленинграде на рынке она пытается выменять свои роскошные концертные платья на что-нибудь съестное. Вот вместе с дочкой и внучками, еле живая от голода, коченея на льду Ладожского озера, она выбирается через Дорогу жизни на Большую землю. Вот во время долгого пути в смрадной теплушке она развлекает попутчиков пением русских романсов. Вот, наконец, они прибывают в село Воронцово под Кисловодском, где, как им кажется, можно почувствовать себя в безопасности.

Тут наступает краткая передышка перед новыми испытаниями человеческих возможностей, потому что дальше последуют драматические эпизоды немецкой оккупации и трудового лагеря в Германии.

…В Воронцово входят мотоциклетные немецкие войска. Один из офицеров спрашивает у Анны, как проехать на центральную площадь. Он изумлен, получив ответ на чистом немецком языке.

…Приказ, вывешенный на базарной площади, гласит: всем евреям следует явиться с вещами для отправки в другое место жительства. Анна понимает, что это означает смерть.

…Кернеров пытается спрятать хозяйка дома, где они остановились, но патруль обнаруживает их.

…В последний момент появляется тот самый немецкий офицер, главврач госпиталя, построенного немцами в Воронцово. Отведя Анну в сторону, он спрашивает: «Ваша фамилия Кернер? Вы певица?» Анна растерянно кивает. «Я мог вас слышать в Берлине, в конце 20-х годов?» – «Да, я в то время жила в Париже, и мы с моим аккомпаниатором гастролировали по немецким городам» – «Я тогда прочел в газете, что известная русская певица будет выступать с песнями Шуберта. Вы дали два концерта, и я был на обоих. Не мог забыть ваш голос».

Он обращается к конвою: «Эти люди арийцы. Как начальник госпиталя, военный врач, я это подтверждаю». И спасенные от расстрела Кернеры уходят с немецким госпиталем из села, которое становится полигоном смертельной схватки.

…Их отправляют в трудовые лагеря в Германию, и они долго едут через Украину и Польшу в битком набитых душных, грязных вагонах.

…1945 год. Анна с дочерью работает на швейной фабрике в лагере Нидерхаген, рядом с замком Вевельсбург, принадлежащим Гиммлеру. Замок, который бесконечно бомбят союзники, пылает. Внезапная тишина и, наконец, появление шумных и веселых американцев-освободителей.

…Из разрушенного замка вытаскивают уцелевший рояль «Беккер», и Анна, надев сохраненную концертную юбку и белую блузку, прямо у входа в лагерь поет для местных жителей немецкие Lieder и арии из опер. Ей аккомпанирует один из заключенных.

…Американцы предлагают Кернерам выбор: вернуться в Ленинград или уехать в Европу. Понимая, что пребывание в Германии грозит им на родине репрессиями, Анна выбирает Париж.

Она надеялась, что ее здесь помнят, что она сможет получить ангажемент в театре и преподавать вокал в консерватории. Но прошло двадцать лет. Шаляпин давно умер, бывшие коллеги выживали, кто как мог. В послевоенном обескровленном Париже, заполненном эмигрантами из Восточной Европы, для нее работы не было.

Несколько раз ей удалось выступить с камерными концертами в зале Русской консерватории имени Рахманинова. Ей аккомпанировал пианист и композитор С. Шмидт, трогательные письма которого говорили о неувядаемой силе ее таланта: «Ваш голос, то ласковый, то могучий, изумительный голос большой певицы, увлекающий без конца. Вы так переживали каждую песню, каждую музыкальную фразу, каждую ноту, что я думал, слушая Вас, о Малибран и о Мельбе, которые, наверное, так же, как Вы держались – просто и гениально (я говорю Вам это тоже просто, без фиоритур). Увы, почему судьба не поставила Вас в условиях этих великих женщин?.. Боже мой, почему такие человеческие голоса поют в пустыне или коченеют в тени, когда столько «мелкого» на свете живет под радугой. Да сохранит чудо Вашего голоса бесконечную молодость Вашей души…» (2.04. 1947, Cloude Paris).

День за днем, в течение почти четырех лет, она тщетно пыталась найти свое место в музыкальном Париже. Жили очень трудно, на грани полной нищеты.

И тут появился змий-искуситель в облике советского посла с иезуитской фамилией Богомолов, который обещал ей по возвращении в Ленинград и карьеру в Кировском театре, и даже бывшую квартиру. Как и многие «возвращенцы», она поверила в мечту и в конце 1948 года отравилась на родину, взяв с собой старшую внучку Ингу.

Дальнейший сценарий хорошо известен по многим воспоминаниям и кинофильмам о том времени. От Анны Кернер, репатриантки-изменницы, шарахались бывшие знакомые, ни одно учреждение не желало иметь с нею дело, городские власти потребовали, чтобы она покинула Ленинград в течение двадцати четырех часов. Но вот тут она проявила природную силу характера и заявила: «Если вы не предоставите мне возможность жить здесь, я немедленно покончу с собой!»

Это почему-то подействовало на секретаря райкома. Мир не без добрых людей… Он выделил ей ту самую семиметровую комнату и даже помог устроиться на работу в финансово-экономический институт, где она реализовала свое давнее стремление учить пению.

Таким был тихий закат яркой жизни одной из выдающихся певиц своего жестокого времени.

Sic transit gloria mundi[1].

Скрипичный ключ. 2018, № 05 (69)

[1] «Так проходит мирская слава» (лат.)