Петербург Сергея Рахманинова

Мало кто знает, что Санкт-Петербург в жизни Сергея Рахманинова занимал особое место. Наш город мог быть главным местом жизни и деятельности композитора, но сложилось так, что петербургская земля стала последним «островком» родины, которую в 1917 году покидал великий музыкант.

Рахманинов родился под Новгородом, но в возрасте приблизительно семи лет со всей семьей приехал в столицу. В 1882 – 1885 годах, до переезда в Москву, он учился на младшем отделении Петербургской консерватории.

С 1890-х Рахманинов бывал в столице по несколько раз в году, и почти всегда задерживался «на несколько дней, иногда на целую неделю, а то даже и больше»[1], – вспоминал позже А. В. Оссовский. Рахманинов приезжал, чтобы повидаться с матерью, навещал дальних родственников Скалонов. Бывал на знаменитых «пятницах» М.П. Беляева, на «средах» Н. А. Римского-Корсакова, музицировал с А. К. Глазуновым на Казанской, 8–10, позировал Яну Ционглинскому в мастерской художника на Литейном. Петербург – место провала его Первой симфонии в 1897-м и триумфа Второй в 1908 году. Будучи с 1910-го до 1912-го помощником председателя Русского музыкального общества, Рахманинов приезжал к принцессе Елене Саксен-Альтенбургской. С начала ХХ века он часто выступал в знаменитых «Концертах А. Зилоти» и останавливался то в семье Зилоти, своего кузена и бывшего профессора, то у другого кузена – Аркадия Прибыткова[2].

Интересная, наполненная яркими культурными событиями жизнь России была прервана начавшейся на исходе лета 1914 года Германской войной, как тогда называли Первую мировую.

На столицу, как и на всю страну, обрушились тяжелые испытания. Начались массовые беспорядки. Хаотично вспыхивала на улицах и во дворах стрельба, скакали по улицам казаки, шатались толпы народа, какие-то люди размахивали флагами и выкрикивали патриотические лозунги. На Неве стояли военные корабли. Дворцовый, Троицкий и Литейный мосты были постоянно разведены. Город переименовали в «Петроград». Вскоре объявили мобилизацию, и миллионы солдат двинулись к западным границам России.

Рахманинов мучительно переживал то страшное время, откликнувшись на него особенной молитвой – своей гениальной «Всенощной» (1915). Он продолжал также и концертную деятельность, играл в помощь фронту, не отказываясь даже от летних выступлений. 1915 и 1916 годы насыщены обилием приездов Рахманинова в Петроград.

Несмотря на овации и переполненные залы, Рахманинов чувствовал себя немощным и несчастным. «Кажется, придет скоро время, когда придется устраивать концерты в пользу старого, больного композитора Рахманинова»[3], – грустно иронизировал он в письме к племяннице. Тяжелые вести с войны, несколько призывов для переосвидетельствования, беспокойство за семью и многое другое – все это мешало Рахманинову сосредоточиться на работе. «Тоска и тоска!.. Сейчас я полуживой человек» – жалуется он в письме к А. Б. Гольденвейзеру[4].

В душе Рахманинова давно не было такого отчаяния и мрака. М. С. Шагинян вспоминала, как он тосковал, как хотел высказать ей что-то неизъяснимо тревожное, что угнетало его. Позднее, уже после февраля 1917 года, композитор поведал ей, что удручен развитием революции, боится за свое имение, за судьбу детей, боится остаться нищим.

Отъезд Рахманинова из России был предрешен уже в самом начале Первой мировой войны. Весной 1915 года крестьяне подожгли дом Рахманинова в имении Ивановка в Тамбовской губернии. Тогда композитор и начал склоняться к мысли об эмиграции – возможно, не навсегда, но все же планировал отъезд, даже уговаривал родных продать имение. Его не послушали.

Начало 1917 года в Петрограде было суровым. Стояли хмурые морозные дни, падал густой снег, вихрилась вьюга. Стало плохо с хлебом, да и вообще с продовольствием.

Но жизнь театров и концертных залов оставалась на удивление интенсивной. Рахманинов участвует в «Концертах А. Зилоти», выступает и в других местах. Вечером 20 февраля он ужинал у Зилоти в его квартире на Крюковом канале, 14. Собрались родные и друзья – шла масленая неделя. Общее настроение было все же подавленным, особенно у Сергея Васильевича.

Тем не менее, концерт его, состоявшийся 21 февраля 1917 года в зале Тенишевского училища на Моховой (ныне Театральная академия), прошел великолепно. Рахманинову устроили столь оглушительные овации, что намеченная им программа увеличилась: он сыграл на «бис» десять (!) прелюдий и этюд-картину.

Вечером следующего дня Рахманинов уехал в Москву. Никто не думал, что состоявшийся накануне концерт больше никогда не повторится, что это было последнее столичное выступление великого музыканта.

В тот свой приезд, в февральские дни 1917 года, Рахманинов встречался также с членами «Русского музыкального фонда», созданного по инициативе Зилоти. Толчком к созданию фонда, давно задуманного музыкантами, стала внезапная смерть Александра Скрябина в апреле 1915 года, из-за чего его семья осталась без средств к существованию. Но фонд не располагал большими возможностями. «Приток средств был недостаточен для разворота деятельности общества, – писал Оссовский. <…> Помог Рахманинов, широко и благородно, как все, что он делал: 22 февраля 1917 года он внес в кассу общества 1145 р[ублей] 61 к[опейку] – половину сбора с концерта, который он дал накануне в Петрограде»[5].

В сезоне 1916 – 1917 годов Рахманинов дал тридцать три концерта в разных городах России, 50% сбора (а иногда все 100%) пожертвовав на благотворительные цели. 26 февраля 1917 года в Москве, в театре С.И. Зимина, Рахманинов выступил в дневном концерте, половину гонорара отдав для раненых воинов.

Этот концерт стал как бы прощанием со всей вчерашней жизнью страны. В наступившую ночь произошла Февральская революция.

Через месяц, 25 марта 1917 года состоялся еще один концерт: в зале Большого театра, где для улучшения акустики оборудовали дополнительную эстраду для оркестра – подарок Рахманинова театру. Это было его последнее выступление в Москве.

Весной 1917 года Временное правительство опубликовало призыв к населению о необходимости провести посевные работы, и Рахманинов снова выказал свое неравнодушие к конкретным нуждам родины, поехав в тамбовское имение. Но то, что он увидел там – толпы пьяных мужиков, дикую озлобленность крестьян, брань, – привело его к мыслям, схожим с бунинскими: «Кто же вернет мне прежнее отношение к человеку? Отношение это стало гораздо хуже – и это уже непоправимо…»[6]

Рахманинов с горечью писал 13 апреля 1917 года Александру Зилоти: «Милый мой Саша, накануне твоего письма (с заказом на пару щенят для Глазунова) получил письмо от своего управляющего с известием, что моего любимого, великолепного пса убили граждане. Таким образом, прием заказов на щенят сим приостанавливается. Да здравствует свобода!!.»[7]

Рахманинов покинул имение навсегда. Вскоре он снова пишет Зилоти: «На свое имение Ивановку я истратил почти все, что за всю жизнь заработал. Сейчас в Ивановке лежит около 120 тысяч. На них я ставлю крест… Все окружающие мне советуют временно из России уехать. Но куда и как? И можно ли? Просьба к тебе состоит в том, чтобы ты нашел минуту свободную у М.И. Т[ерещенко][8] и посоветовался бы с ним. Возможно ли мне рассчитывать получить паспорт с семьей на отъезд хотя бы в Норвегию, Данию, Швецию… Все равно куда!»[9] Рахманинов признавался, что не может заниматься, что почти совсем не работает, – только «вздыхает»: «И когда, и как все это кончится!» – пишет он в письме к А.И. Зилоти и добавляет, что от всего происходящего его «берет жуть и в то же время тяжелое сознание, что с кем бы мы ни воевали, но победителями не будем»[10].

О том же апреле 1917 года вспоминал Иван Бунин: «В мире была тогда Пасха, весна, удивительная весна: даже в Петрограде стояли такие прекрасные дни, каких не запомнишь. А надо всеми моими тогдашними чувствами преобладала безмерная печаль… Весна, пасхальные колокола звали к чувствам радостным и воскресным. Но зияла в мире необъятная могила. Смерть была в этой весне, последнее целованье»[11].

Бесчинства и погромы не прекращались. «Жизни уже не было, – писал Бунин, – хотя и шла со стороны новых властей сумасшедшая по своей бестолковости имитация какого-то будто бы нового строя… Непрерывно шли совещания, заседания, митинги, один за другим издавались воззвания, декреты… по Невскому то и дело проносились правительственные машины с красными флажками, не в меру бойко и четко отбивали шаг какие-то отряды с красными знаменами и музыкой… Невский был затоплен серой толпой, солдатней в шинелях внакидку, неработающими рабочими, гуляющей прислугой и всякими ярыгами»[12].

В мае 1917 года князь Г.Е. Львов (глава Временного правительства) предложил Рахманинову пост особого комиссара, но тот отказался. «Вариация» на эту тему (встреча с большевиками в Смольном) есть в фильме «Ветка сирени» П.С. Лунгина (2007), но выглядит она недостоверно, как и многие другие эпизоды фильма.

В июне Рахманинов отдыхал в Ессентуках, потом уехал с семьей в Крым, в Новый Симеиз, а 5 сентября выступил в Ялте: то был последний его концерт в России.

Затем Рахманиновы приехали в Москву. Сергей Васильевич неотрывно следил за ходом военных действий, тем более что на фронте находился его брат по отцу, Николай[13], которого Сергей Васильевич опекал всю его жизнь: оплачивал обучение в петербургской гимназии Гуревича, затем летные курсы в Гатчине. 18 сентября 1917 года у деревни Ведерники летчик-наблюдатель Николай Рахманинов и его соратник Иван Мигай вылетели на задание. Их самолет попал под сильный обстрел, вынужденно пошел на снижение, перешел в пикирование и упал. Оба летчика погибли. О месте их захоронения ничего не известно. В октябре 1917 года вышел приказ по Десятой армии о награждении подпоручика Николая Рахманинова Георгиевским оружием: эта награда стала посмертной[14].

Рахманинов рассказывал, что в октябрьские дни 1917-го в его московскую квартиру часто звонили по телефону или являлись сомнительные личности с предложениями, больше похожими на требования, написать музыку на сочиненные ими тексты. Просили гимнов, од, кантат… «Не могу! Никак не могу! Ни в голове, ни в сердце не нахожу ни одной ноты», – восклицал Рахманинов.

Несколько «нот» он все же нашел. Жена композитора, Наталия Рахманинова, вспоминала: «Во время октябрьской революции мы были в Москве… Настроению Сергея Васильевича в это тяжелое время помогла работа. Он был занят переработкой своего Первого фортепианного концерта»[15].

Но подлинной иллюстрацией к тем дням стали три пьесы, созданные Рахманиновым 14 – 15 ноября 1917 года: трагический Прелюд d-moll, «Восточный эскиз», неумолимый ритм которого, изредка прерываемый стонами, ассоциируется с натиском большевистских масс, и «Осколки» – горькое слушание-созерцание рассыпающейся осколками, хрупкой гибнущей жизни. Это были последние сочинения Рахманинова, созданные в России, но опубликованные уже на Западе.

Время шло. Последние штурмы были позади. Наступил конец прошлой жизни. «И не было дня во всей моей жизни страшнее этого дня, – писал Бунин, – видит Бог, воистину так! <…> Москва, жалкая, грязная, обесчещенная, расстрелянная и уже покорная, принимала будничный вид»[16].

Вскоре решился вопрос об отъезде Рахманинова. Благодаря хлопотам Зилоти он получил приглашение из Скандинавии. 15 декабря в прессе появилось официальное извещение: «С.В. Рахманинов на днях отправляется в концертное турне по Норвегии и Швеции. Турне продлится более двух месяцев»[17].

Для получения паспортов пришлось ехать в Петроград. Остановился он в семье троюродного брата – юриста и музыканта Николая Мензенкампф-Стрельникова – на Невском, 158, поблизости от занятого большевиками Смольного. Братьев связывало дорогое прошлое: их бабушки по материнской линии были родными сестрами.

Рахманинов чувствовал себя очень одиноко. Его тянуло в дома родных и друзей: он побывал в семье Прибытковых, которые жили тогда на Петроградской стороне, встречался с Александром Глазуновым, с дирижером Хессиным. Он прощался с Россией и с теми людьми, которые скрашивали его жизнь в разные годы – прощался, не зная, на какой срок. 20 декабря были получены в Смольном выездные документы.

По возвращении в Москву начались спешные сборы в дорогу. «В комнатах мебель сдвинута как попало, чемоданы повсюду, – вспоминала двоюродная сестра Рахманинова Анна Трубникова. – На душе грустно, но почему? Ведь так часто Сережа уезжал в гастрольные поездки, но тогда он уезжал один, а сейчас поднята вся семья… И не чуяли мы, что не увидим больше Сережи»[18].

Наступило 23 декабря 1917 года. Сергей Васильевич приехал с семьей из Москвы и с Николаевского (ныне Московского) вокзала отправился на набережную Крюкова канала, 14, в дом, где жил Зилоти.

Пришли друзья: Оссовский, Глазунов… Обещал приехать Шаляпин, не успел, но прислал теплую записку, белый хлеб и икру. Петербургская земля стала последним «островком» родины, которую покидал в тот вечер великий музыкант, не зная еще, что уезжает навсегда…

Зоя Прибыткова провожала Рахманиновых на вокзал, к поезду, увозившему их в Стокгольм.

«Хмурый осенний петроградский вечер. Финляндский вокзал. Платформа. Большие часы со скачущими стрелками. Сегодня стрелки на них скачут непростительно быстро, – вспоминала Зоя Аркадьевна. – Перед вагоном стоит Рахманинов с семьей. Он уезжает из России. Я еще раз провожаю его – и теперь уже в последний раз… Встречи – всегда были радостью. Последнее прощанье – неизбыточная тоска и слезы.

Два звонка… третий звонок… Прощаемся. Он целует меня и идет в вагон. Поезд трогается. Он машет мне рукой так же, как много лет тому назад… Поезд скрылся… Я была единственная, кто провожал его из России»[19].

По закону того времени взять в дорогу разрешалось только мизерное количество имущества: немного личных вещей и пятьсот рублей на каждого члена семьи. Пожалуй, наибольшей ценностью в багаже Рахманинова была его неоконченная опера «Монна Ванна» и партитура «Золотого петушка» Римского-Корсакова…

Через несколько недель, находясь вдали от пылающей в пожаре революции России, Рахманинов напишет Модесту Альтшулеру: «При Николае II я ощущал бóльшую свободу и дышал более полной грудью, чем теперь. Слово “свобода” звучит насмешкой для настоящей России… Я все потерял»[20].

…Не хотелось бы, чтобы и Петербург «потерял» Рахманинова. До сих пор нет в нашем городе ни улицы, ни переулка, ни мемориальной доски, посвященных дорогому имени. Не установлено и памятника композитору. Первое Рахманиновское общество появилось в США в середине 1940-х годов. Второе возникло в 1950-х на Украине, в Одессе, и работает до сих пор. Затем Виктор Мержанов и Алексей Кандинский создали Рахманиновское общество в Москве. В 1997 году было зарегистрировано Санкт-Петербургское Рахманиновское общество. По его инициативе в мае 2006 года, во дворе дома № 5 по Казанской улице, открылся Рахманиновский культурный центр, вскоре там начал работу Музыкальный салон им. С. В. Рахманинова. Кстати, Центр открылся при отеле «Рахманинов», хотя адрес и отель никак не связаны с пребыванием композитора в северной столице, нет сведений и даже легенд (кроме ложных) о проживании его в этом доме.

Поиски петербургских адресов, фактов из биографии Рахманинова и его творческих связей продолжаются.

Скрипичный ключ. 2018, № 03 (67)

[1] Воспоминания о Рахманинове. В 2 т. М., 1988. Т. 1. С. 361.

[2] Прибытков Аркадий Георгиевич (ок. 1865–1918), двоюродный брат С. В. Рахманинова и А. И. Зилоти, сын их родной тетки А.А. Прибытковой (урожденной Рахманиновой).

[3] Рахманинов С.В. Литературное наследие: В 3 т. М., 1978–1980. Т. 2. С. 78.

[4] Воспоминания о Рахманинове. Т. 2. С. 81.

[5] Воспоминания о Рахманинове. Т. 1. С. 378.

[6] «Устами Буниных», дневники Ивана Алексеевича и Веры Николаевны и другие архивные материалы. В 3 т. Т. 1. С. 167. [Frankfurt/Main: Possev-Verlag, V. Gorachek K.G. 1977].

[7] [Неопубликованное письмо Рахманинова]: РИИИ. Ф. 21. Ед. хр. 27.

[8] В это время М. И. Терещенко занимал пост министра иностранных дел при Временном правительстве.

[9] Воспоминания о Рахманинове. Т. 2. С. 102.

[10] Там же. С. 72.

[11] Там же. С. 72.

[12] Там же. С. 31.

[13] Рахманинов Николай Васильевич (1893–1917), рожденный вне брака сын М. В. Олферьевой и В. А. Рахманинова.

[14] См.: Авиаторы – кавалеры Ордена св. Георгия и Георгиевского оружия периода Первой мировой войны 1914 – 1918 годов: Биографический справочник. М., 2006.

[15] Воспоминания о Рахманинове. Т. 2. С. 298-299.

[16] Бунин И. А. «Окаянные дни». С. 64.

[17] «День», 1917, 15 декабря.

[18] Воспоминания о Рахманинове. Т. 1. С. 145.

[19] Воспоминания о Рахманинове. Т. 2. С. 88-89.

[20] Неопубликованный фрагмент письма С. В Рахманинова М. И. Альтшулеру от 12 января 1918 года. См.: Библиотека Конгресса США, ML. General correspondence collection. № 226/19.